Ко Дню учителя издание Super подготовило специальный проект, героями которого стали особенные учителя. Они обучают детей с ограниченными возможностями здоровья, преподают русский язык сиротам и учат математике ребят, находящихся на длительном лечении. Как они пришли в педагогику и выбрали для себя помощь особенным детям? Почему жалость мешает разглядеть потенциал ребенка? И почему общение с учеником иногда гораздо важнее оценок? Ответы на эти вопросы ищите в нашем спецпроекте.
Учитель-дефектолог, олигофренопедагог,
работает в школе-интернате для детей
с ограниченными возможностями здоровья
После окончания института я не сразу начала работать по специальности, а только через пять лет стала заниматься с особенными детьми. После собеседования в школе-интернате, где мне предложили место учителя, я посмотрела на директора круглыми глазами и попросила: «Скажите, пожалуйста, что всё будет хорошо». Она повела меня к детям — они все разные, смотрят на меня, улыбаются. Познакомившись с ними, я поняла: это моё, всё обязательно будет хорошо.
Мне предложили взять класс для обучающихся с умеренной умственной отсталостью. Мы постепенно налаживали контакт. Один мальчик, когда я к нему обращалась, мог опустить голову на парту и закрыться руками — и всё, он «в домике». Мы очень аккуратно учились выходить из «домика». Сейчас дети доверяют мне, чувствуют заботу. Им уже по 13–14 лет, многие выше меня, но до сих пор, возвращаясь в школу после выходных, они бегут ко мне обниматься.
Уроки в нашей школе отличаются от занятий в массовой школе. Они в большей степени нацелены на социализацию: на уроке, который называется «человек», мы изучаем внешность, гигиенические навыки и культуру поведения в обществе. Вместо математики у нас «математические представления», вместо русского языка — «речь и альтернативная коммуникация». Для детей данной категории нет учебников и рабочих тетрадей, поэтому под каждого ученика я создаю индивидуальный раздаточный материал. На уроках мы проходим одну тему — например, звук и букву «а», но один ребёнок учится её писать, другой читает, третий обводит.
В моём классе учится девочка, которая раньше находилась на домашнем обучении. Когда она к нам пришла, то не хотела даже сидеть за партой, протестовала на уроках, но постепенно появился интерес к учёбе. Я это заметила, стала давать ей больше заданий. Ей было сложно, но она настолько трудолюбивая, что стала отличницей. Ей самой нравится, когда учёба даёт результат. Ещё она безумно красиво рисует в технике «мозаики» — и не карандашом, а сразу ручкой без возможности стереть и что-то исправить. Получается так красиво, что не все верят, что она нарисовала это сама: думают, я ей помогаю. Она может сидеть над рисунком несколько дней подряд, чтобы получилась целая сказка.
Обучение, проживание и питание в нашей школе-интернате бесплатные, но родители особенных детей вкладывают много ресурсов в реабилитацию, лекарства и дополнительные занятия. Всегда есть надежда, что ребёнку станет лучше, поэтому они готовы заплатить любую сумму. Я прохожу курсы повышения квалификации и осваиваю новые методики, чтобы дать это моим ученикам бесплатно. Так я помогаю не только детям, но и родителям. При этом работа не занимает всё моё время. Отработав, я переключаюсь на дом, семью и хобби, чтобы на следующее утро прийти с новыми силами. Я замечаю, что благодаря моим ученикам стала спокойнее. Я и раньше умела держать себя в руках, а теперь совсем перестала повышать голос даже в быту. Дети понимают меня с полуслова, мы живём в гармонии — и эти благие эмоции я потом несу в свою семью.
Дефектолог, тьютор
В детстве я хотела быть врачом и помогать людям, но не сложилось по банальной причине: боюсь крови. По совету мамы я отучилась в колледже на специального педагога, и меня так затянуло, что поступила в университет на дефектолога. За время обучения несколько раз проходила практику и работала с особенными детьми — для меня, на тот момент ещё девчонки, это был классный опыт.
Люди, когда узнают про мою работу, говорят: «Это же тяжело». Мне не нравится, когда особенных детей считают бедными и несчастными, воспринимают их как безнадёжно больных. Для меня они дети, работу с которыми нужно строить, опираясь на их особенности. Я не испытываю жалости. Какой в ней смысл? Если я буду жалеть ребёнка, то не смогу разглядеть его потенциал.
Сейчас я работаю тьютором в школе с инклюзивным образованием. У моего подопечного расстройство аутистического спектра (РАС). Он посещает занятия с остальными детьми, а я всё это время нахожусь рядом. Узнаю его сильные и слабые стороны и помогаю сделать учебную программу понятнее, чтобы она соответствовала не только его особенностям, но и характеру. У детей с РАС бывает зацикленность, например, на машинках: ребёнок считает в машинках, изучает цвета. Я должна взять эту особенность и обыграть — превратить в инструмент обучения.
Моя работа — это про терпение. Здесь не бывает быстрых результатов. У тебя происходит переосмысление ценностей, потому что достижением становится то, что ребёнок может самостоятельно дойти до другого кабинета. Некоторых навыков приходится добиваться годами. Раньше мой ученик мог беспардонно войти в класс, игнорируя учителя, а теперь стучится, здоровается и спрашивает, куда можно сесть. Из мальчика, который постоянно сидел в своём кабинете, он превратился в смелого ребёнка. Сам готовится к урокам и ходит в столовую, куда раньше не ходил из-за шума. Любое его достижение вызывает у меня гордость.
Моя основная цель — социализация ребёнка. Я хочу, чтобы он мог о себе позаботиться, потому что я не всегда буду рядом. Ему сложно даётся контакт с людьми, он редко сам начинает диалог и просит о помощи. Вот он не может открыть бутылку с водой — сидит, пыхтит, а пить-то хочется. Я не реагирую и жду, когда подойдёт и попросит помочь. Он должен научиться жить в этом мире. При хорошей динамике дети с РАС могут выучиться, завести семью и получить работу. И у них будет прекрасная жизнь.
Для моего ученика я не просто наставник, но и друг. Мы постоянно общаемся и играем, я приношу книжки о космосе и показываю мультфильмы про науку. Восемь часов в сутки я живу его жизнью, но потом легко переключаюсь. У меня в голове будто установлен тумблер. Не делюсь подробностями работы с родными и друзьями, только иногда в быту у меня проскальзывает учительский тон, я сразу себя одергиваю — напоминаю, что я не в школе.
Преподаватель русского языка, сотрудничает
с фондом "Волонтёры в помощь детям-сиротам" и работает в проекте "Быть рядом. Дистанционное образование"
Еще в университете я занималась волонтёрской деятельностью, а после выпуска присоединилась к фонду «Волонтёры в помощь детям-сиротам». До сих пор помню свой первый урок — поступил запрос подготовить восьмиклассника Колю к экзаменам. На занятии мы общались, что-то обсуждали, а часть моего мозга пребывала в шоке. Я думала: вот передо мной сидит хороший мальчик — многие родители были бы рады, будь у них такой сын, а он никому не нужен.
Жалость, даже если ты её испытываешь, не нужно показывать. Ты не можешь пойти и разом изменить мир, чтобы он стал хорошим. Единственное, что в твоих силах, — это улучшить его: найти проблемы, которые можешь решить именно ты. Моя мысль, что Коля никому не нужен, ему не поможет. Нет инстанции, куда можно писать жалобы на несправедливость мира. Я могу только качественно выполнить свою задачу — сделать так, чтобы он хотел со мной заниматься, сдал экзамены.
Когда работаешь с детьми-сиротами, основной задачей остаётся обучение, но вместе с тем ты должен стать для них старшим другом. Здесь необходимо соблюдать дистанцию: ребёнок ни в коем случае не должен воспринимать тебя как потенциального родителя. У сирот бывает нарушено формирование привязанности, что и ведёт к вопросу: «А вы меня заберёте?». Поэтому нужно проявить твёрдость. Ребёнок должен понимать, что ты для него учитель, который выполняет определённую задачу.